«Меня считали потенциальным самоубийцей». Как остаться без хоккея и не покончить с собой

Бывший нападающий «Бостона» Марк Савар рассказал о травме, которая вынудила его закончить с хоккеем, признавшись, что физические боли – не самые тяжёлые. «БИЗНЕС Online» предлагает перевод откровений Савара.

«МНЕ ВСЕГО 33. ЧТО Я БУДУ ДЕЛАТЬ?»

Есть одна вещь, которую я бы не пожелал даже своему злейшему врагу. Нет, не тот удар в голову, который я получил. Я едва помню его. Это даже не боль и тревога, которые я пережил после удара.

То, чего я не желал пожелал бы и врагу,  – это момент, когда ты понимаешь, что всё кончено. Все, чем ты занимался с детства... все кончено, и ты больше не можешь себя обмануть.

Для меня этот момент наступил 22 января 2011 года в Колорадо.

Я ехал вдоль борта на полной скорости. Мэтт Ханвик наклонился и ударил меня. К сожалению, он попал так, что моя голова выскочила и влетела в стекло. Это было печально.

Я тут же опустился на колени. У меня были широко открытые глаза, но я ничего не видел. Всё было черным. Я закрыл глаза и снова открыл их. Вокруг было темно.

Тогда-то я и начал паниковать. Потому что я знал, что всё кончено. Я просто знал. Я помню, как услышал голос нашего тренера, Дона дель Негро, который спрашивал меня, что я чувствую. И я просто продолжал говорить: «Почему я? Я не понимаю, Донни. Почему я?».

Мои товарищи по команде сопроводили меня в раздевалку, и у меня было пару сложных минут. Я рыдал. Я помню, как наш тренер Клод Жюльен вошел и пытался меня утешить. Но я не мог успокоиться. Я знал, что только что сыграл свою последнюю игру в НХЛ. Я продолжал думать: «У меня есть дети. У меня есть семья, о которой нужно беспокоиться. Мне всего 33. Что я буду делать? Я не могу снова пройти через эту боль. Я не могу пройти через эти тёмные дни. Снова».

Я знал, какой ад меня ждёт, потому что я испытал это год назад.

7 марта 2010 года. Мы были в Питтсбурге. Скоро начинался плей-офф. Я чувствовал себя хорошо.

Я бы хотел поделиться мнением о том силовом приёме, что изменил мою жизнь, но не могу. Я не помню это событие. Всё, что я скажу, будет просто тем же, что скажут и все остальные. Даже когда я смотрю видео сейчас, это похоже на то, как будто происходит с другим человеком.

Я был в центре зоны, наносил обычный бросок, и Мэтт Кук сделал то, что он сделал. Я не думаю, что я должен слишком много говорить об этом. Любой может посмотреть это и сделать свои выводы.

Я был в «отключке» 29 секунд. Или, по крайней мере, это то, что мой тренер сказал мне, когда я пришел, и спросил его, что случилось. Голова болит, плохо. Всё расплывается, как в тумане. Всё, что я помню – это как еду на скамейку со льда и понимаю, что мои дети сидят дома, наблюдая за игрой. Поэтому я поднял руку, чтобы сообщить им, что папа был в порядке. Я не был в порядке.

Раньше у меня было три или четыре небольших сотрясения, но ничего подобного. Это было началом действительно мрачных дней. Это период моей жизни, который мне не очень нравится вспоминать слишком часто, но я рассказываю свою историю сегодня всем, кто мог бы пройти через подобный ад.

Тренеры знали, что моя травма была серьезной, поэтому они оставили меня в Питтсбурге на ночь для наблюдения. Обычно после игр ваше сердце не может успокоиться. Но я был убит. Полностью исчерпан. Даже на следующий день, когда мы сели в самолет в Бостон, я был очень вял.

Вы знаете это чувство полета на самом раннем этапе, когда вы так устали и раздражительны, и продолжаете думать: «Хорошо, по крайней мере, когда я сяду на этот самолет, я усну, а потом я проснусь и снова стану собой». (Хоккеистам в дальних поездках определенно знакомо это чувство.)

Но представьте, что вы просыпаетесь и чувствуете себя полностью истощенным. Представьте себе, что чувство затянулось почти на два месяца. Независимо от того, насколько вы отдыхаете, вы никогда не чувствуете себя отдохнувшим. Нет облегчения. Ты просто устал и злишься.

В течение двух месяцев я был, словно зомби.

«ЧУВАК, У ТЕБЯ ЧЕТВЕРО ДЕТЕЙ И КУЧА ДЕНЕГ. ПОЧЕМУ БЫ НЕ УЙТИ?»

	Фото: Justin K. Aller / gettyimages.com

У меня были эти ужасные головные боли, и любой громкий шум или яркий свет был ... Это было просто неописуемо. Если у вас никогда не было сотрясения мозга, я не знаю, могут ли слова передать это чувство. Каждый маленький шум был похож на скрежетание гвоздя по классной доске, и вы почувствуете этот страх.

Поэтому я в значительной степени жил совершенно другим образом жизни, нежели раньше. Я проводил весь день в кровати с закрытыми жалюзи, в полной темноте, в полной тишине. Потом я вставал в 11 часов вечера и смотрел телевизор без звука, на минимальной яркости. Если кто-то звонил, чтобы узнать, как у меня дела, я не хотел говорить. Я не могу это объяснить, но все казалось таким... Какое же слово подойдёт?

Полагаю, это слово пугающим. Просто мысль поговорить с другом по телефону казалась огромным умственным и почти физическим усилием. Я был настолько раздражителен из-за моих симптомов, что было трудно быть в обществе – даже тех людей, которых я любил. Я только хотел отдохнуть. И это становилось порочным кругом. Потому что, когда вы не можете встать с постели и делать то, что делает вас счастливым, вы впадаете в депрессию. И потом, как будто ты в депрессии, из-за того, что ты в депрессии. Это удушающее чувство.

Я встречался с неврологами, но самое важное, что я нашёл действительно хорошего психолога, доктора Стефана Дюрана. Я бы рекомендовал психотерапию любому игроку, страдающему от посттравматического синдрома, потому что мне действительно нужен был кто-то, чтобы поговорить о том, как я себя чувствую.

У меня никогда не было мысли о самоубийстве, но у психологов есть рейтинговая система, которую они используют для отслеживания вашего психического состояния, и в какой-то момент мои симптомы были настолько серьезными, что меня считали потенциальным самоубийцей.

Я не хочу придавать драматичности или заставить кого-нибудь жалеть меня. Это просто правда. Я был в очень тёмном месте, и я думаю, что это место, куда попадают многие люди, борющиеся с посттравматическим синдромом.

Я знаю, что это было сказано раньше, но это так, так верно: хоккеисты – существа привычки. С тех пор, как мне было 15 лет, я каждый день делал примерно одно и то же. Теперь я проводил каждый день, лежа в темноте,снова и снова задавая себе одни и те же вопросы: «Смогу ли я когда-нибудь стать достаточно сильным, чтобы снова играть в хоккей? Буду ли я когда-нибудь снова чувствовать себя нормально?».

Я, должно быть, задал себе эти вопросы пять миллионов раз. Я знаю, что многие люди, прочитав это, подумают: «Чувак, у тебя четверо детей и куча денег в банке. Почему бы тебе просто не уйти?».

Но вы должны понять, что для многих из нас, не только для меня, хоккей – это единственное, что мы когда-либо знали. Я перестал полноценно посещать школу в 15 лет. Я играл почти 10 лет в НХЛ, так и не увидев плей-офф. Я боролся всю свою карьеру только для того, чтобы попасть в команду, которая была претендентом на Кубок Стэнли. Даже дома мои дети знали своего папу, как хоккеиста. Они смотрели каждую игру. Это была вся моя личность. Может быть, это звучит безумно, но все, о чем я думал 24 часа в сутки и семь дней в неделю, имело отношение ко льду.

Когда плей-офф был уже совсем близко, я начал волноваться. У нас была хорошая команда, я чувствовал, что я вижу свет в конце туннеля ...

И я заплатил за это.

	Фото: Justin K. Aller / gettyimages.com

Когда началась серия первого раунда против «Баффало», я сказал клубным врачам и тренерам, что мне лучше, и что я хотел начать кататься самостоятельно. Был ли я готов на 100%? Конечно, нет. Но я начал кататься на коньках, и мне было не очень плохо. Мы провели все обследования, и всё указывало на то, что я могу играть.

После того, как я пропустил серию с «Баффало», я был готов к встрече с «Филадельфией».

Дело в том, что обследования рассчитаны на игрока, говорящего правду о том, как он себя чувствует. В моих мыслях я говорил себе, что всё в порядке. Было ли всё так хорошо? Нет.

Когда я, наконец, вышел на лед в первой игре с «Филли», я не мог лгать самому себе. Я чувствовал себя будто был отравлен газами. Но дело в том, что я столько лет играл в хоккей, что мог играть на инстинктах. Игра перешла в овертайм, и я вернулся, делая то, что любил.

В середине овертайма я получил шайбу. Я бросил по воротам, и толпа сошла с ума, прежде чем я даже поднял глаза. Если вы видели, как я отмечал, вы можете сказать, что это было для меня намного больше, чем просто гол. Я сошел с ума. Я не знаю, что на меня нашло, но я отпраздновал гол в стиле бегущего Майка Босси.

Я вернулся. Боже мой, какое чувство.

«КОГДА Я ЗАБИВАЮ СВОЁ ИМЯ В ГУГЛ, РЯДОМ И ЕГО»

К сожалению, Дэвид Крейчи получил травму в третьей игре, поэтому мне пришлось играть больше. Когда четвёртая игра перешла в овертайм, стало совсем худо. В тот вечер мне пришлось играть 24 минуты, и после того, как я убрал свои вещи после игры, я почувствовал, что устал так, как никогда раньше. Я едва мог встать со своего места, чтобы пойти к автобусу.

Будучи хоккеистом, я не хотел ни с кем говорить об этом. Я думал, моя команда нуждалась во мне. Так что я просто играл, но у меня абсолютно не было сил.

«Филадельфия» отыгралась с 0 - 3 в серии и выиграла четыре матча подряд. Мы были в шоке. Перед тем летом я был морально и физически измотан, и я действительно заплатил за это.

Всё межсезонье у меня были головные боли почти каждый день. Тьма вернулась. В тот момент я подумывал об уходе из хоккея. Я пропустил тренировочный лагерь, чтобы отдохнуть и переосмыслить всё. Ирония заключалась в том, что специалист, который со мной работал, находился в Питтсбурге. Поэтому я должен был возвращаться на место своей травмы каждые несколько недель, чтобы получить оценку.

Я пропустил первые 23 игры сезона, но в декабре я был готов вернуться на лед. Думаю, в глубине души я знал, что должно произойти. Но что я могу сказать? Всё, что я когда-либо знал, это хоккей. Поэтому я дал ему еще один шанс.

За 25 игр мои дети увидели, как их папа играет за «Брюинз». Я снова стал хоккеистом Марком Саваром.

Затем, однажды ночью в Колорадо, хит Ханвика настиг меня под неудачным углом и всё стало черным. Я закончил.

Всё началось снова. Я проводил месяцы и месяцы, наблюдаясь у разных врачей и выслушивая много разных мнений, но я всегда слышал один и тот же вердикт: всё кончено. Вам просто нужно отдохнуть и ждать, пока всё наладится.

Никто не хочет уходить, но самое сложное было в том, что моя команда начала путь к финалу Кубка Стэнли-2011. Я был так счастлив за парней, но было горько наблюдать за этим со стороны.

Я поддерживал своих парней на одной финальной игре Кубка в Бостоне, но на седьмую игру я не смог поехать в Ванкувер, поэтому я был дома, наблюдая, как все мои товарищи по команде поднимают Кубок Стэнли над головами.

Слова не могут описать чувства. Я все еще мог по-настоящему наслаждаться этим, зная, что я был частью команды, которая много лет переживала всё вместе. Мы годами работали, чтобы построить команду и стать контендером, и теперь парни были на экране моего телевизора ... поднимая кубок.

Месяцы после этого были тяжёлым временем. Мне всё время казалось, что я буду больным. Однажды ночью всё стало совсем плохо. Я чувствовал, что у меня сердечный приступ. Моя жена в конечном итоге увезла меня в госпиталь. Они провели несколько тестов и сказали мне, что всё было абсолютно нормально. Но когда я вернулся домой, я не мог отделаться от мысли, что что-то серьезно не так. На следующее утро я встал и заболел желудком. Я пошел к другому врачу, и он рассказал мне, что происходит на самом деле.

Мое сердце было в порядке, но я испытывал панические атаки, вызванные моим беспокойством. Он поставил меня на правильное лечение, и, хотя я до сих пор волнуюсь по-прежнему, это было началом моего выздоровления и возможности вернуться к нормальной жизни.

Именно поэтому я хочу, чтобы люди поняли мою историю. По сей день все хотят поговорить о Куке. Каждый раз, когда я забиваю в гугл мое имя, рядом и его. Каждый раз, когда я даю интервью, меня спрашивают об этом.

	Фото: Justin K. Aller / gettyimages.com

Да, я рад, что тот хит привел к некоторым позитивным изменениям в отношении безопасности игроков. Надеюсь, что в какой-то момент эти хиты будут полностью выведены из игры. Но ментальный аспект того, что я пережил после удара, был столь же жестоким, как и сам удар.

Незнание, что станет с моей жизнью, было хуже самых ужасных головных болей. Сокрушающее беспокойство, которое я испытывал, было хуже, чем любая сломанная кость.

Мне повезло, потому что у меня была невероятная команда поддержки – моя жена, мои дети, моя мама и многие другие. У меня всегда были люди, с которыми я мог поговорить о том, как плохо я себя чувствую. Не у всех это есть. Некоторые парни просто хотят скрыть свою боль и притвориться, что этого не происходит.

Удары в голову – серьезная проблема? Конечно. Они могут изменить жизнь, и они должны выйти из игры.

Ещё более важно, чтобы на всех уровнях хоккея должна быть система, помогающая игрокам, страдающим от посттравматического синдрома.

У меня были тяжёлые времена, но я никогда не скажу ничего плохого об игре в хоккей. Он дал мне жизнь, которую я имею сегодня. И было гораздо больше хорошего, чем плохого.

Всю жизнь все, что я хотел сделать – это играть в НХЛ. Когда меня вызвали в «Нью-Йорк Рейнджерс» в 20 лет, я все еще был настолько наивен, что даже не мог найти «Мэдисон Сквер Гарден». В те дни у них не было GPS, поэтому я купил карту на бензоколонке, чтобы выяснить, как добраться из моей квартиры в рай до Манхэттена.

Я так заблудился, что мне пришлось подойти к полицейской машине и спросить дорогу. Коп спросил: «Ты идешь на игру «Рейнджерс?»

Я ответил: «Нет, сэр, я играю за них».

«Играешь за кого?»

«За «Рейнджеров».

После того, как он перестал смеяться, он сжалился надо мной и позволил мне проследить за ним вплоть до MSG.

Тогда я стал игроком НХЛ. Это была честь, что мне посчастливилось играть в этой лиге в течение 14 лет. И вот однажды ночью всё было кончено. Возможно, прямо сейчас, многие люди помнят меня в ту ночь в Питтсбурге.

Но вы знаете, что?

Каждый раз, когда кто-то смотрит на Кубок Стэнли, на все времена они видят имя, выгравированное вместе с остальной частью «Бостона» сезона 2010/11.

МАРК САВАР.

Навсегда.

Marc Savard / The Players Tribune
Перевод: Артур Хайруллин